Срочно нужен гробовщик [Сборник] - Дороти Сейерс

Он взял томик «Материя медика», взглянул на форзац и начал листать, но возглас Люка прервал его увлекательное занятие.

— Держите меня! — Этот слишком непосредственный возглас удивления, по-видимому, был вызван чем-то действительно необычным. Кампьен взглянул на Люка: его «бубновые глаза» буквально лезли из орбит. Он держал в руках листок бумаги, который только что взял с каминной доски.

— Опять она, любительница сквернословия, — сказал он.

Кампьен подошел к нему, и они вместе прочитали письмо из серии писем доктору, но адресованное, очевидно, Лоренсу Палиноду. Кампьен чувствовал, как у него по спине бежит холодок — верный признак того, что им в руки попало что-то действительно важное.

Да, было чему изумляться. Если отбросить всю непристойность и хулу, смысл послания сводился к следующему: «Вы ограбили… дурачка».

Конверт, который остался на камине, был адресован Лоренсу, на нем стоял штемпель местного почтового отделения.

— Отправлено вчера утром, — заметил Люк и положил письмо на место. — Интересно, первое ли это письмо? Если не первое, почему он никому ничего не сказал? Хорошо бы выяснить.

Он прошел дальше в комнату, позвякивая в кармане мелочью. Следуя за ним, Кампьен почти слышал ход его мыслей. Дойдя до второй половины этой, в сущности, двойной комнаты, Люк продолжал:

— Надо будет еще раз допросить его. Должен признаться, я тогда трети не понял, что он мне говорил. Может, это недостаток образования? — Люк развел руками — жест, призванный, очевидно, передать понятие пустоты. — Что же, сделаем еще попытку.

— И именно сейчас. — Кампьен тронул его за руку.

Снаружи из коридора донеслись взволнованные голоса. Карканье Лоренса перекрывало все остальное. Скрипнула дверь, послышался какой-то шум, и голос Лоренса произнес:

— Входи, входи, я настаиваю.

Люк и Кампьен, стоявшие под прикрытием складных дверей, делящих комнату на две части, остались, где были. В темном углу их не то что не было видно, просто заметишь не сразу.

Лоренс рванул дверь и стал рукой нашаривать выключатель — в запальчивости он не видел, что свет в комнате есть. Его высокая костлявая фигура двигалась еще более неуклюже, чем всегда, при этом он так трясся, что дверь, которую он держал, ходила ходуном, задела стул с книгами и верхняя упала на пол.

Лоренс резко нагнулся, чтобы ее поднять, и сшиб все остальные, хотел было подхватить их, передумал и выпрямился, покорившись своей незадачливой судьбе.

— Входи, — повторил он. — Входи сейчас же!

На его зычный голос нестройно отозвались струны пианино.

В комнату медленно вошла Клайти Уайт. Лицо у нее было бледное как полотно, огромные темные глаза казались от этого еще больше. Иссиня-черные волосы падали на плечи беспорядочно, а уродливый старомодный наряд висел на ней как на вешалке, точно тело под ним от ужаса сжалось.

— Капитан поднялся наверх, — сказала она так тихо, что они едва разобрали слова.

— Выкинь его из головы.

Лоренс захлопнул дверь и прижался к ней спиной, бессознательно приняв позу распятия, неестественную, но патетическую. Его губы, обычно бледные и чопорно поджатые, были сейчас ярко-красными и нервно плясали. Глаза без толстых из горного хрусталя очков были как бы голые и подслеповатые, и казалось, из них вот-вот брызнут слезы.

— Жалкая девчонка! — наконец оглушительно крикнул он.

В комнате разыгрывалась мелодрама, абсурдная и вместе убийственная, поскольку главный герой, несомненно, страдал. Его душевная боль бесновалась, как разъяренная кошка.

— Ты так похожа на мою сестру, — произнес он, бессознательно переходя на ритмическую прозу. Прыгающий ритм, срывающийся голос, не нагоняй, а истерика. — Она была такая же бледная и чистая. Чистая, как белый листок бумаги. Но она лгала. Коварно лгала! Она убегала из дому и занималась любовью в подворотне, как гулящая девка!

Он не был ни трагиком, ни красавцем и все-таки производил не смешное, а грозное впечатление. Кампьен вздохнул. Чарли Люк поежился.

Клайти стояла замерев перед своим инквизитором. Ее темные глаза смотрели интеллигентно и настороженно, как смотрит знающий жизненные невзгоды ребенок. В ней был заметен не столько страх, сколько усталость.

— Она вышла замуж за моего отца, — неожиданно проговорила Клайти. — Вам никогда не приходило в голову, что это вы толкнули ее на путь обмана? Так же как толкнули меня. Вы думаете, мне нравится заниматься любовью в парке?

— А в коридоре городской больницы? — Презрение его достигло апогея. — Тебя к этому тянет, поэтому ты так себя и ведешь. У тебя зуд в одном месте! Горячие руки царапают тротуар в душных сумерках, а рядом шарканье любопытных ног. Меня выворачивает наизнанку! Господи! Как ты мне отвратительна! Ты слышишь, что я тебе говорю?

Клайти потрясенно молчала. Она стала еще бледнее, ее гордый изящный нос чуть не уперся в грудь, плечи поникли — юная жизнь, сломленная долгим унизительным непониманием.

— Ну?

Она встретила его взгляд, и слабая неуправляемая своевольная ухмылка тронула ее губы.

— Все это не так, — сказала она. — Мне кажется, вы знаете об этом только из книг.

Лоренс замигал, как будто его ударили по щеке, а в глазах Кампьена, кое-что понявшего в этой сцене, исчезло всякое выражение.

Естественно, гнев Лоренса только еще разгорался. Он бросился через комнату к камину.

— Да, я много читал! — Он схватил с камина письмо и протянул его ей. — Может, станешь утверждать, что это не ты писала?

Она не колеблясь взяла протянутое письмо и с удивлением посмотрела на адрес. Удивление, судя по всему, не было наигранным.

— Конечно, не я. Это ведь не мой почерк.

— Не твой? — Он навис над ней, доведя себя до белого каления. — Не твой? Это ты писала анонимные письма, поставила семью в такое ужасное положение. Ты облила нас всех этой грязью!

— Нет! — Клайти поняла, какое ей предъявлено обвинение, щеки у нее вспыхнули, глаза расширились и потемнели. Было видно, что она всерьез испугалась Лоренса. — Гнусно так говорить…

— Гнусно? Господи! Знаешь ли ты, милая моя, что ты пишешь? Из какого уголка подсознания вылазит у тебя эта мерзость? Читай вслух! И перестань отпираться.

Клайти держала в руке письмо, не зная, что делать; выражение лица, нахмуренные брови ясно говорили, что у нее появились сомнения в его психической полноценности. Наконец она вынула грязный, сложенный вчетверо листок, но не стала разворачивать.

— Честное слово, я никогда в жизни не видела этого письма, — решительно сказала она и чуть улыбнулась, как будто не верила, что дядю Лоренса можно в чем-то убедить. — Я говорю правду, — продолжала она. — Я никогда, никогда не видела этого листка, и потом, я не из тех, кто пишет анонимные письма. Вся эта глупость о переходном возрасте, которую вы вычитали в ваших книгах… Неужели вы не видите, что она не имеет ко мне никакого отношения?

— Читай, Клайти. — Его голос почти сел. — Ты это сделала и должна понять, как это омерзительно. В этом твое единственное спасение. Ты должна осознать, какая это гадость.

Клайти развернула письмо, взглянула на него и отстранила от себя на вытянутую руку.

— Нет, я не буду это читать. — Заговорившая в ней возмущенная гордость живо напомнила одному из невольных зрителей этой сцены мисс Эвадну. — Вы разве не видите, дядя Лоренс, какую чудовищную ошибку совершаете? У вас нет права обращаться со мной таким образом. И я это не потерплю. Немедленно возьмите эту гадость, или я сожгу ее.

— Читай! — вопил Лоренс. — Читай вслух!

— Не буду.

Чарли Люк быстро вышел из укрытия и выхватил это яблоко раздора из рук Клайти. Он был вне себя.

— Хватит, — единственное, что нашелся сказать Люк: ему удалось преобразовать тысячевольтный заряд в спокойное негодование и выглядеть ангелом Господним из современной «моралитэ».

Лоренс Палинод, верный себе, не заметил, что Люк появился не из входной двери.

— Я не слышал вашего стука, — произнес он с достоинством.

Пожалуй, сейчас только это замечание могло привести Люка в замешательство. Он открыл рот и тут же закрыл его, не сказав ни слова, но взгляд его продолжал возмущенно буравить не в меру разошедшегося Палинода.

Он секунд десять не отводил от Лоренса глаз, пока не вспомнил о Клайти. Она испугалась гораздо больше дядюшки и собирала силы для отпора. Но первые же слова Люка, поразив неожиданностью, вернули ей самообладание.

— У вас ведь есть какая-то другая одежда? — возгласил он. — Наряд, который вам к лицу?

Клайти виновато кивнула.

— Идите и переоденьтесь. Вы из этого выросли, — продолжал он и одним взмахом руки перечеркнул исследования Лоренса Палинода в области психологии пубертатного периода, равно как все семейные авторитеты.